Создал бог мир и подумал: хорошо вышло! Будет о чем рассказать в своем блоге.

Написал бог заметку, за ней другую. Видит — подписчиков мало, лайки неохотно ставят, комменты не пишут. А ведь он старался. Фотографировал заснеженные горы за западе, величественные леса на севере, жаркие пустыни на юге, бесконечные степи на востоке. Показывал, как бок о бок мчатся дикие кони по бескрайним полям. Как восходит луна над горизонтом, отражается в темной воде ледяных озер. Как парят в небесах птицы, названия которым он еще не придумал. Как распускаются по весне под снегом первые цветы. Даже Еву показал во всем нагом великолепии — раскрыл, так сказать, тему.

Но не идут подписчики. И бог грустит. Читает чужие блоги, вздыхает. Вот ведь, говорит, творец из соседней галактики такую цивилизацию создал — самому не верится, что это божественной мысли подвластно. А демиург из дальних пределов, напротив, людей создавать не стал. Населил мир элементалями и каждый день теперь выкладывает видео беснующихся стихий. Красиво вышло! А у меня…

Грустил бог вечность, за ней другую. А потом придумал котиков. На радость себе, человеку и ради контента. Потому как ничто не поднимает так охваты, как видео котенка, забравшегося по шторам под самый потолок.

Взять бы да и налить море в баночку. С почтовыми улитками отправить туда, где снежно и холодно. Упаковать в посылку шум волн, грохот камушков по берегу, крики чаек, блики солнца на воде. Чтобы кто-то на другом конце мира открыл коробочку и впустил в дом теплый южный ноябрь.

Взять бы да и спрятать море, словно монетку в копилку. Жаль, в руки оно не даётся. Ускользает белой соленой пеной, рассыпается брызгами у скалистых берегов. То ли было, а то ли привиделось, показалось, приснилось.

Взять бы и…

Я влюблена в тебя, мой Таганай.

С тех самых пор, как увидела твое синее небо, не могу забыть о тебе. Засыпаю в городе на любимой подушке, под теплым одеялом — и сквозь довольное мурчание кошек слышу твой голос. Шепот высоких сосен, грохот далеких гроз, рокот каменных рек. Шум придорожного ручья, шаги припозднившихся туристов. Стук колес по рельсам — там, далеко, спешит на запад поезд, скрывается за горизонтом.

Ты навсегда в моем сердце.

С тех самых пор, как мы встретились впервые — ты, величественный и бесконечный, и я — девочка с русой косой. Ты бросал мне под ноги тропы, стучался дождем по крыше старенькой палатки. Я шла по твоим дорогам, оставляя следы. Карабкалась по горным склонам, пила воду из ледяных ручьев. Пыталась понять тебя, мой Таганай. Мечтала остаться — на день, на месяц, на вечность.

Будь я ветром — жила бы здесь. Смотрела сны на вершине Круглицы, встречала рассветы над Дальним Таганаем. Путала следы заблудших туристов на склонах Откликного гребня. Звенела весенними ручьями по извилистым тропинкам Двуглавой сопки. Смотрела бы в твое небо с вершины Ицыла. Но я родилась человеком, и мне идти по белому песку Долины сказок. Топать вниз со склона Уральского хребта. Ставить палатку под августовскими звездами. Ловить блики круглой луны на поляне у спящего дракона. Видеть тебя в суматошных предутренних снах.

Я влюблена в тебя — сегодня и вечность тому назад.

Помни меня, пожалуйста, и я однажды вернусь.

Ветром ли осенним, кошкой ли бродячей, сном ли полуночным. Тенью на скалах, пятнышком света на старых камнях. Голосом звонких весенних ручьев проберусь к тебе, мой Таганай.

Будешь ли ты мне сниться — как раньше?

У нас здесь особая атмосфера.

Ты выходишь из дома, и ветер бросается под ноги, словно большой дружелюбный пес. Забирается в рукава, прячется в карманах. Пронизывает насквозь, заставляет замерзнуть в считанные минуты. Провожает до остановки, привычно ждет вместе с тобой автобус. А ты прячешься от него под капюшоном курточки, но понимаешь, что будет скучать. Ведь там, спустя пять остановок, ветер стихает, будто и не было его никогда.

Может, стоит дать ему имя? Завести ветер — свой собственный. Здороваться с ним, выходя из подъезда. Болтать по дорогу на остановку. Чесать за ушком, словно большого пушистого кота. И скучать по нему среди дальних дорог. Вспоминать его в поезде, что едет на запад.

Есть ли у вас знакомый ветер?

Вчерашняя встреча разбудила что-то внутри. Забытое, странное, почти чужое. Уже давно не про меня, но будто бы все еще в такт.

Я листаю старые фотографии, сделанные еще на пленочный фотоаппарат. Узнаю на блеклых сканах себя — звонкую, легкую, свободную. Девочку-с-рюкзаком, девочку в старой джинсовке с зеленым солнцем на плече. В кроссовках таганайский песок, в карманах камушки с далеких гор, и звенит бубенчик, утащенный у той, которую не помню, почти не помню. Сколько вечностей — между?

Я открываю забытые файлы на компьютере — здесь вся моя музыка, все мои песни, все про меня — далекую, прошлую, прожитую. Забытые строчки рвутся из колонок. Я не помню, о чем они пели — те девочки со старых кассет, с затертых флешек — но узнаю по первым аккордам. Помню каждое слово: могу пересказать вслух, проснувшись внезапно ночью. Но себя ту, что слушала песни Снайперов, засыпала под Земфиру, хлопала в ладоши на концерте Голландии — не помню.

Сколько лет — прожито?

Говорю себе: не всерьез. Все забыто, пройдено, прожито, и песни не в такт. Но та, что шла по городу в таганайских кроссовках, смеется, не верит. Спрыгивает с подножки автобуса, отражается в апрельских лужах. Не знает Петербурга, не хочет к морю, видит во сне далекие-близкие горы, мечтает быть рядом. держать за руку. слушать плеер — один на двоих. И чтобы песни — рефреном — в такт.

Всю доступную вечность.

-Послушай, — говорит первая. — Да что ты можешь на самом-то деле? Тебе 30 с хвостиком, и ты до сих пор не была в Париже. В Риме, Праге, Вильнюсе, Амстердаме — продолжать? Ездишь на автобусе, работаешь на стареньком компьютере, совсем забыла английский, так и не выучила итальянский. Не быть тебе уже той легкой-звонкой-свободной, что шла пешком по городу, отмеряя дни километрами. Не вернуться к себе-забытой, не успеть того, что уже не сбылось.

-Да ладно тебе, — отвечает вторая. — Тебе всего 30. Ты еще не была на Бали? Это прекрасно — значит, тебе еще только предстоит увидеть все своими глазами. Индийский океан ждет тебя. Сотрудник ФМС уже занес печать над твоим новеньким паспортом. Кстати, ты ведь купила лотерейный билет?

-Смешные вы, — вздыхает третья. — Тридцать, сорок — какая разница, если все дороги для тебя открыты? Тогда, в 17, ты только и могла, что кататься на старом троллейбусе в компании таких же психов. В 30 в твоем распоряжении весь мир. Ты теперь взрослая, и больше не нужно отпрашиваться в поход по горам у мамы. Больше не нужно ждать, когда ты вырастешь. Можно все. Сейчас.

И только четвертая молчит. Не пришло еще ее время.

Весной хочется жить.

Когда прогулки до заката, и все кофейни зовут к себе.

Когда вкус вафель, и мороженое, и горчинка грейпфрута на языке.

Когда ветер в карманах, и крылья расправлены, и можно все.

Мне в кайф это время, и этот город — пусть сегодня и нет в нем моря.

Эти закаты над крышами многоэтажек и песок под ногами на детских площадках.

Стук колес самоката, ритм дальних дорог, музыка в плеере.

Вечность в моем кармане.

Хорошая мысль должна быть зафиксирована. Остаться буквами в блокноте, иначе растает, как предрассветный сон.

Почему-то самые интересные мысли приходят в маршрутке. Пока ты трясешься на ухабах, собирая все дорожные ямы, рождаются истории. Там, во внутренней темноте, появляются строчки. Они звучат в голове ровно до того момента, пока ты не выйдешь на остановке. А там дороги, светофоры, шум города — и нет ничего внутри. Только тонкий след пробежавший мысли, словно следы на песке. Набежит волна — будет и не было ничего.

Поэтому я открываю блокнот и пишу.

Буквами на бумаге.

Пусть так и будет: небо в пятнышку от луны, рыжие глаза звезд – негаснущие окошки где-то за гранью. Крылья без рамок, без стен, музыка без регулятора громкости, ветер без крышности города. Дорога под кроссовками, шепот сердца, шорох крыльев, в голос – о том, что не снится. Что будет-сбудется.

О рыжеглазом драконе, что сумел не забыть себя в переплетении тропинок и судеб.

О девочке из золотого сентября, что заплетает волосы в пушистую косу.

Обо мне и о тебе, странник в сером дорожном плаще.

Пусть рвутся седые волны, пусть разбиваются о скалистый берег. Пусть будет тонко, пусть звенит натянутая струна. Пусть так и снится. Рисуется на окне – не морозными узорами, а мартовской капелью. Кошачьей поступью – не по карнизу, по обочине дороги да в травы, в ночь, в придорожность.

Мурлыкать сказки случайным попутчикам и ни на мгновение не вспоминать – позже.

Держать тебя за руку, странник, и никогда не отпускать.

5.01.2007

Порой мне кажется: все свои лучшие истории я уже написала.

Там, среди забытых строк, идет по миру Большая Медведица со своим медвежонком. Ступает мягкими лапами по мокрой от вечерней росы траве, выбирает единственно верный путь среди звезд и туманов. Там горят небесные костры, молчаливые рыбы опускаются в темную глубину, и натягивает лук бродяга-Стрелец. Не смолкают споры в Небесной канцелярии, и лишь забытый всеми ангел пишет свои сказки, пристроившись на краю пушистого облака. Рисует далекие города в потрепанном блокноте странник, и лесная ведьма выходит в черничную полночь из дома — собирать упавшие звезды, плести сновидения из обрывков слов.

Порой мне кажется: тогда чувствовалось лучше, ярче, острее, и тексты были в такт.

В них плескалось море, и взлетали в высокое небо драконы. Стучали поезда на далеких станциях, шумел ветер в кронах высоких сосен. Звенело лето, и пронзительным августом не заканчивалась строка. В сентябре поспевал виноград, шли дожди, и во внутренней темноте рождались новые строки. Буквы ложились на бумагу, слова наполняли тишину. Демиург рисовал миры, пристроившись на ступенях старого дома.

Порой мне кажется: вся моя жизнь — это строчки забытого дневника.

И будет ли время для новых сказок?